Ведёт программу "Бесконечное приближение" обозреватель сетевого издания jazz.ru Михаил Митропольский.

В эфире программа "Бесконечное приближение" и снова в уже традиционном варианте – на троих. Это означает, что гостями в студии являются два замечательных собеседника, два человека, которые внесли в музыку совершенно невероятный вклад и которые в своём уже неюношеском возрасте могут удовлетворенно хмыкнуть и сказать, что нечто сделано. Нечто большое сделано Лео Фейгиным, гостем из Великобритании, главой фирмы Leo Records. Этот человек 33 года осуществляет издание музыки на разных носителях (за это время физические носители менялись) музыкантов, которые несут некие новые идеи в музыкальный мир и, в общем, в мир человеческих отношений на самом деле, поскольку музыка без них невозможна и наоборот тоже. Лео Фейгин представляет так называемую музыку "нового джаза". Он постоянно у него новый, за прошедшие 33 года всё время обновляется.

И второй человек – это Вячеслав (Слава, как зовут его в Израиле и как он фигурирует на многочисленных дисках) Ганелин, музыкант, пианист, композитор, педагог, человек, который очень долгое время возглавлял главный наш ансамбль, российско-советско-литовский, – трио Ганелина. А затем продолжил свою творческую деятельность в Израиле и, собственно, во всём мире, поскольку выступает он достаточно много, иногда бывает и в Москве.

И вот оба они оказались в российской столице благодаря тому, что в начале февраля здесь проходил фестиваль фирмы Leo Records, на котором выступали музыканты, артисты компании "Лео рекордз". И тогда же был записан наш длиннющий разговор, который сегодня просто продолжается. Записан был тогда, а слушаете его вы сегодня.

– Я не хотел бы вновь задавать вопросы, которые уже были неделю назад, но есть очень волнующий меня и многих других людей вопрос, который, наверное, вам видится с другого ракурса. Это вопрос связан с положением отечественных музыкантов (советских в своё время, а теперь российских) на мировой джазовой сцене. Более того, я хотел бы предварить этот вопрос воспоминанием о моём знакомстве с Лео Фейгиным, когда я написал ему первое письмо. Если вы помните, в том письме я пытался представить вам музыкантов и писал о них некие восторженные слова. Вы мне ответили, что все эти слова годятся лишь для узкого круга людей, а на самом деле никакие эти люди вовсе и не звёзды в мировом масштабе. Я хотел бы, чтобы вы продолжили эту мысль.

Л. Фейгин: Мне стыдно, но я не помню.

– Это было так. И, более того, вы абсолютно были правы. И всё-таки о положении наших музыкантов на мировой арене. Мы часто слышим слова "российские звёзды"… Меня они тоже смущают.

Л. Фейгин: Мне кажется, что русские музыканты, а в прошлом советские, находятся в невыгодном положении по сравнению с остальными, скажем, западными музыкантами. По многим причинам. В каждой европейской стране есть организация или спонсор, которые помогают этой самой некоммерческой или творческой музыке выжить. Скажем, в Швейцарии это организация, которая называется Швейцарский фонд "Про Гельвеция". В Германии – это Институт Гёте, в Португалии – Фонд Гулбенкяна (Fundação Calouste Gulbenkian). В России ничего подобного нет. Это первое.

Второе. Как это было трудно, так это и по-прежнему трудно вывезти русских музыкантов в Европу на какие-нибудь фестивали, чтобы они могли и себя показать, и посмотреть на других, и, может быть, завязать какие-то связи с западными музыкантами, чтобы дальше вместе играть музыку. Это трудно, потому что Россия, хоть одна часть её и находится в Европе, всё-таки не совсем европейская страна. И ни один западный продюсер, как только понимает, что трудно иметь дело с Россией, не хочет этого делать.

Например, в Иркутске есть потрясающая пара музыкантов – отец и дочь Маслобоевы. Я уже выпустил три их компакт-диска. Их первый диск во Франции произвёл просто фурор. И несколько промоутеров пришли ко мне с просьбой, как эту пару заполучить сюда. И когда я начал им говорить, как заполучить, когда выяснилось, что Маслобоевы живут в Иркутске, что им нужна виза, а её им нужно как-то добывать, ехать сначала во французское посольство, то все попытки тут же прекратились. Промоутеры стали понимать, что билет на самолёт стоит очень и очень дорого в оба конца и что это очень хлопотно и накладно. В общем, сделать это трудно, почти невозможно. Это вот вторая причина. Ну, может быть, этого достаточно?

– Ну а что касается художественного уровня и соответствия каким-то стандартам в хорошем смысле этого слова?

Л. Фейгин: Что касается художественного уровня, то тут всё однозначно. Русские музыканты ни в чём не уступают западным или американским музыкантам. Ну, просто ни в чём. Наоборот, в русской музыке по-прежнему сохраняется какая-то некая русская самость, русская идентичность. И все музыканты очень талантливы, большой музыкальной культуры, которой, может быть, даже нет у многих западных музыкантов. На Западе почти все музыканты очень узкого профиля. Каждый из них играет только своё, как будто у него одеты шоры на глазах, и он больше ничего не видит.

Русские музыканты в этом смысле гораздо шире, гораздо культурнее, да и владеют инструментами ничуть не хуже.

– Вячеслав, когда вы оказались на родине джаза со своей необычной музыкой (имеется в виду музыка трио Ганелина), про которую кто-то из критиков писал, что под неё вообще невозможно танцевать и это полное безобразие (Лео, вы ведь тоже были задействованы в том американском проекте), какая была реакция, каким было ваше ощущение внутри джазового мира на родине джаза?

В. Ганелин: Я был в Америке несколько раз, но в первый раз, когда мы там были, ощущение было, наверное, не то чтобы странным, а оно было индивидуальным. Потому что мы фактически не были в такой ситуации, когда люди живут хоть немножко в какой-то стране, тогда они начинают видеть, что делается вокруг, как воспринимается то, что ими показывается. Мы фактически привезли им экспортный продукт, который был организован. Думаю, что при всех разрешениях Госконцерта, Лео вложил в ту поездку очень большие усилия по пропаганде, иначе мы вряд ли появились там.

– Рискованное было предприятие с финансовой точки зрения?

Л. Фейгин: Я, надо сказать, не имел никакого отношения к финансам, потому что у них был профессиональный промоутер. Только он был бизнесмен. Его не интересовали сантименты. Шутка ли, 16 концертов за 19 дней. И были чудовищные перелёты с Севера на Юг Америки, с Запада на Восток и т.д.

В. Ганелин: Я могу сказать другое: не мы видели американцев, а американцы видели нас или, скажем, нашу позицию в музыке. Конечно, нас подстёгивало желание доказать им, что вот мы какие умные и т.д. Но не в этом дело. Это, может быть, было подспудно, но нам хотелось показать всю прелесть той музыки, в которую мы верим. И, наверное, что-то нам удалось при всех спорах и определённой растерянности западных критиков, которые привыкли к определённой, своей американской джазовой музыке, которая, в большинстве случаев, довольно консервативная, при всех прелестях, которые она имеет. Так что, это раз.

А то, что Лео сказал о том, что мы сыграли такое количество концертов за такое количество дней…

– Это было непривычно для вас?

В. Ганелин: Нет-нет. Я к тому, сколько мы играем. Именно тогда я точно понял, что 2-3 концерта в месяц играть можно, но не больше. Потому что мы были в Америке, фактически не видя её, только видели из окна автобуса. Но не в этом тоже дело. Мы же ехали туда не смотреть, а что-то показать. Но напряжёнка была другая. Менеджер после первого концерта сказал, что мы играем очень интересно, но нужно играть отделение, которое по длительности бы равнялось часу. Почему? За это платят.

Американцы и, правда, платят за час. Неважно, сколько, пусть будет 5 долларов, но за час. Я пришёл на концерт, дай мне час. Тогда я понял, что у этого есть много разных плюсов и минусов. Почему час, я так и не понимаю. Ведь музыка несёт определённую эмоциональную нагрузку, и для нас, европейцев, всё-таки музыка должна звучать 40 минут. Не у нас лично, а вообще. Это свойственно даже камерной музыке. Час камерной музыки – это многовато. А нам пришлось в США играть больше.

– Вообще, надо сказать, что американцы, приезжающие сюда, играют один час и 5 минут концерт и всё. Вот час пять – час десять у них концерт.

В. Ганелин: Нет, это другое. Есть такая форма тоже, когда просят. Я говорю, что сыграю больше, но дайте мне два отделения. Почему? Потому что концепция той музыки, которую мы играем, она всё же имеет определённую философию и несёт определённую нагрузку. Поэтому нагрузку нужно разделить.

И вот мы начали играть час. И понимаем, что начинаем сходить с ума. Потому что начинаем искусственно вытягивать это. И самое главное – во время последних концертов мы думали, что мы уже ничего не понимаем, что мы играем. Потому что ощущение было такое, что у нас все мысли, все извилины выровнялись, и можно уже спокойно туда сажать любое зерно как на поле. Мы, конечно, сыграли нормально, нас принимали хорошо, но эмоционально это было ужасно тяжело. И я понял, что нельзя играть такую музыку на протяжении 16 концертов.

– Это типичная буржуазная, американская эксплуатация творческого труда. Но возвращаемся в Европу, а точнее сначала на одну минуту в Азию. Хочу сказать, что семейство Маслобоевых впервые прислало свою кассету на "Радио России" в программу "Бесконечное приближение". Мы дали их запись в эфир, о ней были сказаны какие-то слова, но больше ничего мы для них сделать не смогли. А дальше они уже пошли к вам. И сегодня на Leo Records издано уже три диска Маслобоевых.

Но вернёмся в Европу. Европа имеет своё лицо. И, несмотря на некую узость профессиональных устремлений музыкантов, тем не менее, это лицо бывает иногда в высшей степени оригинальным, чувственным и интересным для нас. Один из последних проектов, которые пришли ко мне от Лео Фейгина, был проект под названием "Fourth Page". Хотелось, чтобы слушатели услышали вариант вашей оценки их музыки.

Л. Фейгин: Начнём с того, что эти музыканты – английские, с которыми у меня потрясающие взаимоотношения. То есть, мы понимаем друг друга с полуслова, любим и уважаем. В этом квартете одна женщина – пианистка Кэролин Хьюм (Carolyn Hume) и три ещё довольно молодых человека. Они нашли что-то новое для себя. В первую очередь, концепция всего их дела – это настроение. Это главное в их музыке.

Немногие поймут это. Даже носители английского языка не поймут этого сразу, что гитарист Чарли Бересфорд (Charlie Beresford) вроде бы там поёт, а вроде бы говорит. Надо просто знать, что делается это спонтанно. Он читает стихи, то ли свои, то ли ещё чьи-то. Он их читает, потому что того требует музыка. И только тогда, когда этого требует музыка. То есть, это не песни, заранее заученные или запланированные, это опять-таки всё происходит спонтанно, а настроение, которое они создают и в которое они вовлекают слушателя. И музыка там двигается так… Ну, начнём с того, что она очень тихая, такая по настроению, очень moody (по-английски). Кто-то играет одну фразу, коротенькую или даже несколько звуков. Она заканчивается, второй эту фразу подхватывает и продолжает играть. Третий подхватывает и далее – четвёртый. И так они играют. И всё это увеличивается, увеличивается, нарастает, но опять-таки в пределах очень такой томной музыки. Это замечательный квартет, у которого, как мне кажется, есть большое будущее. И я с ними, конечно, буду работать.

В исполнении британского квартета "Fourth Page" звучит композиция из альбома 2011 года "Blind Horizons":
1. "Times Like These".

– Вячеслав Ганелин, хоть и из Израиля, он на самом деле наш, близкий, родной и очень важный музыкант для всей отечественной культуры, пианист, композитор. Кстати, композитор, у которого, кроме той, о которой сегодня идёт речь, импровизационной музыки, "нового джаза", написано довольно много академических произведений, музыки для кино. У него шла опера на московской сцене…

В. Ганелин: Да, у Бориса Покровского – "Рыжая лгунья и солдат".

– Сейчас её нет в репертуаре?

В. Ганелин: Ну, рыжая лгунья постарела, вышла замуж и…

– Это Слава Ганелин. И Лео Фейгин, который держит на себе фирму Leo Records, о которой дальше хотелось бы повести речь. Расскажите, как удаётся существовать такой маленькой, независимой, но при этом весьма значимой во всё мире фирме, сравнив её, быть может, с какими-то большими, глобальными фирмами и с ещё одним вариантом существования звука на физических носителях (имеется в виду выпуск пластинок, дисков теперь уже, что называется "на коленках"). Музыканты ведь иногда делают такие релизы, которые не появляются в магазинах, их можно купить только на концерте, их никто не рецензирует. Потому что музыкант сделал диск только для себя в количестве одной тысячи или пятисот экземпляров. Ваша фирма находится как бы посередине. Она, с одной стороны, независима, с другой стороны, она не богата. Каково её существование, положение?

Л. Фейгин: Ну, выживать очень трудно. И с каждым годом выживать всё труднее и труднее. Подобная тенденция началась после того, как осуществлён террористический акт в Нью-Йорке, когда были взорваны знаменитые башни. В качестве примера могу сказать, что после этого события на протяжении трёх или четырёх месяцев я не получил ни одного заказа от дистрибуторов или простых любителей музыки, которые раньше заказывали какие-то диски. И я уже думал, ну всё, конец, то есть, была полная тишина, что на этом фирма закончилась, и нужно что-то придумывать: пойти работать шофёром или ещё кем-нибудь.

Но после этого медленно началось возрождение. Однако никогда оно не достигало того уровня, который был до 2001 года. Почему выживать трудно? Потому что есть масса таких же независимых фирм, многие из которых находятся на полной дотации каких-то организаций. Например, швейцарская фирма Hathut Records 20 лет субсидировалась швейцарским банком. Фирма Intakt Records сейчас существует только исключительно на гранты Художественного совета Швейцарии "Гельвеция". И вот сейчас, когда мы обсуждаем, сидим за микрофонами и говорим, эта фирма проводит свой фестиваль – недельный фестиваль Intakt Records – в Нью-Йорке в клубе "The Stone". Вот и прикиньте, сколько нужно денег, чтобы вывезти швейцарских музыкантов, поселить их на неделю в гостинице в Нью-Йорке, заплатить им за выступление, организовать рекламу этого самого фестиваля. Это огромные и огромные деньги.

Или немецкая фирма Between The Lines Records опять-таки существует за счёт дотаций банка.

Мне, к сожалению, никогда не удавалось получить никаких денег. Надо мной висит такой рок, и мне приходится работать в одиночку. Как я выживал или выживаю? Ну, когда-то я работал на Би-Би-Си. В 1992 году вышел на пенсию и продолжал работать на Би-Би-Си и таким образом получал какие-то дополнительные деньги: и пенсию, и за работу на радиостанции. И каким-то образом удавалось везти фирму. Но сейчас всё кончилось. Государственная пенсия вообще какие-то копейки, пенсия Би-Би-Си кончилась. Мне приходится обязывать музыкантов покупать определённую часть тиража по дешёвой (дистрибутивной) цене. Потому что сейчас ситуация такова, что продать компакт-диски стало почти невозможно. Магазины закрылись, дистрибуторы обанкротились, похороны компакт-диска состоялись. Единственный способ продать диск – это может сделать музыкант на своих концертах.

– Ну а могильщиком компакт-дисков вы, наверное, считаете Интернет?

Л. Фейгин: Конечно, Интернет, да, естественно. Больше и винить некого. Уж больно хочется всем получить музыку бесплатно.

И не только Интернет, но и так называемое "техническое развитие" всего. У меня большой зуб на всё это дело.

– С другой стороны, ведь это подчиняется каким-то объективным закономерностям, причём среди них бывают самые разные. Помню, что где-то в 90-е годы, когда существовала фирма "Богема", я написал довольно странную статью, которая была посвящена пиратским изданиям в России. Причём я знал так называемых "пиратов", но не тех, которые выпускали модную продукцию – попсовую музыку – огромными тиражами, а тех, кто выпускал странные диски. Они нам копировали продукцию Winter & Winter…

Л. Фейгин: Джона Зорна…

– Это были фирмы, которые явно продавали свои диски очень маленькими тиражами. Я потом с ними познакомился и понял, что эти люди – такие же энтузиасты, которые хотят, чтобы эта музыка как-то распространялась. Они имеют очень маленькие барыши со своих продаж, но им очень хочется просто, чтобы это было. И тиражи, как я потом узнал, они выпускают примерно такие же, как какая-то независимая фирма – тысячу экземпляров и всё.

Я даже написал статью, которая их оправдывала, несмотря на то, что это воровство. Оправдывал я их тем, что нормальный человек в то время, российский гражданин, который получал мизерную зарплату, не мог пойти в магазин дисков, где диски стоили 20 долларов или 15 евро. У них не было таких денег. А музыку, хорошую, настоящую, ведь надо слушать. И я говорил, что эти люди, эти пираты, эти воры являются культуртрегерами. Вот такая странная и запутанная ситуация. Деваться было некуда…

А теперь с Интернетом деваться некуда. И я знаю музыкантов, в том числе и в "новом джазе", например, Илью Белорукова, одного из российских интересных музыкантов, который выкладывает свои диски в Интернет и предлагает их скачивать, никакого воровства. Он не только выложил свою музыкальную продукцию, он там и обложку выложил. Пожалуйста, скачивайте. Вот такая странная ситуация. Какой выход из этого? На какие деньги музыкантам жить? Получается, что им сегодня нужно где-то ещё работать, например, подметать пол, и выпускать музыку?

Л. Фейгин: Совершенно верно. Другого выхода нет. Но по этому поводу хочу сказать: я не знаю, что там думает Белоруков или на что он надеется в будущем, но, скажем, большой музыкант, возьмём Энтони Брэкстона (Anthony Braxton), ну разве он допустит, чтобы его произведения, которых очень много, он очень плодовитый человек, у него масса записей, масса композиций, разве он захочет или допустит ситуацию до того, чтобы его работа существовала виртуально. Да, конечно, нет. Любому музыканту, уважающему себя, нужно какое-то физическое подтверждение своего творчества. Должно быть "body of work" или "тело работы".

– Знаете, я получил физический экземпляр этого диска Ильи Белорукова, он мне его подарил. Так вот, он был сделан вручную. Это была ручная работа, специально для того, чтобы кому-то подарить. Вообще говоря, И. Белоруков играет огромное количество концертов, иногда бесплатно. Он выступал у меня на фестивале, на котором был Вячеслав Ганелин. На том фестивале играли молодые люди, у которых, как кажется, есть какие-то творческие идеи, и я их специально собрал на фестиваль под названием "Ветви джаза". И там играл Илья, который сказал, что приедет из Питера, но ему надо хотя бы оплатить поезд. При этом он приехал в плацкартном вагоне за какие-то небольшие деньги, я даже не знал, что существуют такие дешёвые билеты. Но он играет очень много.

Кстати, в этом страдает художественная сторона его деятельности, потому что слишком много, как говорил Вячеслав Ганелин, нельзя играть.

В. Ганелин: Но я говорил индивидуально.

– Мне кажется, что это ко всем относится. Здесь есть некое падение. Передо мной сейчас лежит пластинка, диск, который то ли выпущен, то ли не выпущен. Это запись Славы Ганелина с замечательным удистом, исполнителем на баритоне, турецкой гитаре Гершоном Вайзерфирером (Gershon Waiserfirer), артистичным молодым человеком, удивительно харизматичным. Этот диск был выпущен или он…

В. Ганелин: Не-не. Это просто запись с фестиваля, где мы играли.

– Вот ещё вариант существования в одном экземпляре.

Л. Фейгин: Мне кажется, то о чём вы говорили, вот такое поведение, оно характерно для начинающего музыканта или музыканта, не очень раскрученного. Потому что если музыкант серьёзный, Слава уже высказался на эту тему, то больше двух концертов в месяц – это называется "контрпродуктивным". Потому что это может сработать и против самого музыканта. И большие музыканты не играют, даже и не хотят, наверное, играть много концертов. Но бесплатно никто из них не играет. Особенно такова американская характерная точка зрения. И у многих есть определённые свои ставки, ниже которых они не берут.

Нередко музыканты даже идут на компромиссы. Например, несколько лет назад Сесил Тейлор (Cecil Taylor) играл в Англии с Максом Роучем (Max Roach), когда тот был ещё жив, легендарный ударник, игравший ещё с Чарли Паркером (Charlie Parker) и т.д. И я из Девона поехал на тот концерт в Лондон, хотя мне было нужно гнать машину четыре часа. Пришёл на концерт, и это было безобразно. Макс Роуч был такой старый, что едва держал какие-то палочки. И концерт был построен так, что сначала 20 минут Сесил Тейлор что-то там играл, а потом Макс Роуч – соло, а затем они играли вместе. Всё это было совершенно невпопад, они не слышали друг друга. Музыка совершенно разная, потому что Макс Роуч – это всё-таки боппер, в то время как Сесил Тейлор – авангардист.

После этого концерта я пришёл за кулисы и сказал: "Ты что, Сесил, с ума сошёл? Как ты можешь допустить? Как ты можешь играть такую музыку?" На что он сказал мне только одну вещь: "Лео, за один концерт 25 тысяч долларов!" Ну и вот….

– Но что делать? Да, конечно, но это уже ситуация, при которой музыкант должен контролировать себя и смотреть на себя сверху. Наверное, в возрасте это сложно.

Но я должен в оправдание сказать, что у Макса Роуча немало записей "новой импровизационной музыки", в том числе он и с Э. Брэкстоном записывался и т.д., поэтому он в этой струе должен себя как-то ощущать.

Но я хотел бы вернуться к пластинке, которая передо мною лежит и которая выпущена в одном экземпляре. Дадим возможность послушать Вячеслава с Гершоном.

В. Ганелин: Я с удовольствием.

– В каких условиях была сделана запись? Что это был за концерт?

В. Ганелин: Это фестивальная запись с фестиваля 2003 года в Иерусалиме. Есть, конечно, более полная запись. Я стараюсь, по возможности, любой концерт как-то записать, желательно, конечно, получше, потому что может кто-то захочет издать это. Другое дело, что я человек не деловой, но иметь как бы собрание надо, потому что тогда ты видишь свою историю: с кем ты играл, как ты играл в те или иные времена. Конечно, всегда приятно, когда музыка издаётся, есть какой-то отклик, критика, хотя часто она бывает очень наивной, людей, вообще потребность в твоей музыке. Это всегда приятно музыканту.

Мои друзья мне говорят, когда я заявляю, что необязательно играть, что я не имею права так поступать, люди должны слышать такую музыку, потому что она не совсем стандартна, и ты совершаешь преступление, что не играешь. На что я отвечаю, что я – не организатор.

– Как выясняется, люди никому ничего не должны, равно как и музыканты. Говорят, что музыканты что-то должны, но и они никому ничего не должны. Ну, тогда и нет взаимных обязательств, в том числе и на финансовой почве. А мы сейчас готовы прикоснуться к истории двух замечательных музыкантов – Славы Ганелина и Гершона Вайзерфирера.

В исполнении израильского пианиста Славы Ганелина и немецкого удиста и перкуссиониста Гершона Вайзерфирера звучит музыкальный фрагмент (запись 2003 года):
2. Композиция с Иерусалимского фестиваля 2003 года.

– В студии продолжают находиться в течение уже длительного времени два великих человека. Большой музыкант Слава Ганелин, человек, с которым связано становление "нового джаза" в России. И я об этом писал в обзоре о "новом джазе" и его истории в России, который был подготовлен по инициативе другого гостя, "хозяина", как сказал один знакомый музыкант, владельца и работника фирмы Leo Records Лео Фейгина, человека, которого звали раньше Леонид Фейгин, когда он жил в России. Но он в России уже так давно не живёт.

Кстати, оба наших гостя живут как бы на острове. Один остров находится в Атлантическом океане, и Европа оттуда видна издалека. А другой остров находится на Ближнем Востоке, в окружении неком, тоже своеобразный остров. Геологи говорят, что когда-то он отделится от остальной части материка, граница раздела пройдёт по Мертвому морю, и тогда у вас будет там физическое расстояние.

В. Ганелин: Думаю, что надо подождать такого решения Бога.

– Время на это – 20 млн лет, Городницкий так сказал. Природные вещи это всё. И вот эти природные явления, так или иначе, звучат, в том числе и в музыке, которая издаётся и есть в каталоге Leo Records. Я когда-то, в конце 80-х годов, познакомился с одной, очень необычной вокалисткой, которая потом стала традиционным артистом лейбла Leo Records. Эта вокалистка приехала из Тувы, получила очень хорошее музыкальное образование в Гнесинской академии в Москве. И как-то потихонечку перешла в "новоджазовые" круги. Зовут её Синхо Намчылак (Sainkho Namchylak). Она у меня даже была гостьей на программе когда-то давно, ещё на другой радиостанции, наверное, я вёл ту передачу, и которая рассказывала о том, как она постоянно изучаёт всё: китайскую музыкальную культуру, творчество Джона Колтрейна, творчество композиторов XX века и т.д. Вы, Лео Фейгин, с ней в течение длительного времени имели и имеете очень плотные контакты. Несколько слов о ней и представим её музыку.

Л. Фейгин: Двадцать лет знаком. Мы как раз тут говорили о взаимоотношениях продюсера с музыкантом. Так вот, Саинхо в этом смысле очень тяжёлый человек. Почему? Потому что, во-первых, она постоянно передвигается: Москва, Вена, где она живёт и где живёт её дочь, Саинхо уже стала бабушкой, Тува, Сибирь. Сейчас она играет с какими-то буддистами в Сибири. Так что в этом смысле слова с ней трудно иметь дело.

Иногда она исчезает на несколько месяцев, потом вдруг возникает, у неё сразу несколько каких-то проектов. Ну, да, я с ней сотрудничаю.

– Она удивительно талантливый человек, очень восприимчивый и готовый на любые действия, эксперименты, взаимодействия. Скажем, одна из моих любимых её пластинок была издана фирмой Leo Records. Это запись с Недом Ротенбергом (Ned Rothenberg), великолепный дуэт. И, вообще, у неё уже очень много изданий у вас.

Л. Фейгин: Конечно. Больше десяти, не считал, а может быть, даже уже пятнадцать. Вы сказали, что она медленно вошла в круг "новой музыки". А мне кажется, что её появление было настолько внезапным, настолько неожиданным, в течение одного сезона, по-моему. Первый раз я её увидел в Мёрси, кстати, с Недом Ротенбергом они играли, и после их выступления к ней просто потянулся целый ряд западных музыкантов…

– Я её впервые увидел в концертном зале "Измайлово", это было, видимо, чуть раньше, вместе с Летовым, в компании с "Три О", она начала с ними взаимодействовать.

Л. Фейгин: И я думаю, что её взлёт был мгновенным, очень быстрым. Далеко не похожим на всех остальных музыкантов, которым нужно немножко времени. Мне кажется, что, наконец-то, после многих-многих лет поисков она записала диск (это живое выступление на фестивале в Вильнюсе), в котором ей удалось, наконец, соединить джаз с этнической музыкой. И мне кажется, что этот синтез оказался замечательным со всех точек зрения. Я не знаю, продолжает ли она это направление, может быть, даже нет, потому что, как известно, сейчас она играет с какой-то буддистской рок-группой. В этом смысле, мне кажется, она как раз работает против себя. Потому что, если бы у неё была какая-то более-менее постоянная группа, она могла бы сделать гораздо больше, чем вот так метаться от одного проекта к другому. И не все они очень хороши, может быть, не все они адекватны. Её период увлечения электронной музыкой, видимо, закончился.

– Имеется в виду диск Саинхо, который называется "Terra"? Как я понимаю, он получил хорошие отзывы уже, хотя появился недавно?

Л. Фейгин: Да.

– Тогда мы, наверное, закончим нашу встречу фрагментом из этого диска. К сожалению, как обычно, мы вынуждены слушать фрагменты, хотя целиком произведение было бы слышать правильнее. В общем, так их и рассчитывали музыканты, но любая радиопередача имеет некие свои границы, некий свой формат, так что приходится поступать так.

В гостях у программы были Лео Фейгин, глава фирмы Leo Records из Великобритании, которая издаёт очень много "нового джаза", в том числе и российских музыкантов, и российский музыкант, живущий в Израиле, преподающий там, имеющий учеников, различные проекты, Слава Ганелин, который является одним из главных артистов фирмы Leo Records. Оба они появились в Москве в начале февраля в связи с фестивалем Leo Records в трёх городах России.

Кроме того, что я, разумеется, благодарен моим гостям за их приход в студию "Радио России", хочу также поблагодарить человека, с которым мы работаем уже много лет, режиссёра этой программы Дмитрия Житомирского. И, конечно же, команду интернет-портала "Радио России", которая позволяет своими трудами, расшифровывая программы и помещая их по адресу www.radiorus.ru, где есть архив программ, увеличить количество слушателей.