В Омске с концертом выступило трио известнейшего российского фолк-музыканта Сергея Старостина, помимо него самого состоящее из знатока этнических духовых инструментов Сергея Клевенского и создателя уникальной ударной установки Мариана Калдарару. 

Руководителя трио справедливо называют «гуру российского фольклора» и русским шаманом. В личной коллекции Сергея Старостина, собранной за 20 лет в этнографических экспедициях, – несколько тысяч народных песен. Он участвовал в записи свыше 40 альбомов, написал музыку к знаменитой картине «Доктор Живаго», фильму «Свои» Дмитрия Месхиева и мультфильму «Князь Владимир».

Концерт состоял из двух отделений. Кроме ставших уже для них традиционными гуслей, рожков и степной флейты, на нём музыканты играли на молдавской и галисийской волынке, канджиру (своеобразный бубен, используемый в южноиндийской музыке), кахоне (ударный инструмент родом из Перу) и пастушне - уникальный исконно русский «шумовой» инструмент, имеющий и другие диалектные названия: барабанка, пастухалка, брякалка или стукоталка.

Перед выступлением же Сергей Старостин пообщался с журналистами.

- Как вы определите свой жанр? Этнорок? Этноджаз? Психоделический фолк? Авангард?

- Мы просто занимаемся музыкой и я ощущаю себя музыкантом, что я делаю… В основе лежат народные песни и традиционная инструментальная музыка, а то, что к ним прилагается – уже нечто спонтанное. Ты встречаешься с интересными музыкантами, вступаешь во взаимоотношения и начинается совместное варево. Можно ли это назвать музыкальным борщом? Наверное. Не знаю, как определить этот жанр, на самом деле многие из продуктов, которые выходят на CD, менеджеры музыкальных магазинов и не знают, в какой отдел их поставить. В этническую музыку – вроде это и не этническая, в рок – тоже не подходит, в джаз – тоже не совсем.

- Вы ездите сейчас в экспедиции?

- В экспедиции – редко, скорее, я отправляюсь просто в гостевые поездки к людям, которых я уже знаю. Или к тем, про которых говорят: «Вот есть такая интересная бабушка или дед, можно к ним съездить». Приезжаю и общаюсь.

- Есть ли какой-то секрет в том, как вы фиксировали собранное в экспедициях?

- На самом деле никакого секрета нет. Мы же не занимались чем-то неизвестным, а делали то, что многие поколения собирателей делали до нас. Ещё в XVII веке делались какие-то записи, потом разные композиторы этим занимались. В XX веке, когда появились способы звукозаписи, это стало ещё более планомерным. Тем более в 70-е годы, когда мы занимались собирательством, это было вообще понятие, прилагаемое к учебному процессу. Студентов отправляли в экспедиции, подробно объясняя, о чём нужно спрашивать, что говорить, о чём спрашивать.

Всё было по-умному. Но когда мы прибывали на место, оказывалось, что там обычные живые люди со своими внутренними взаимоотношениями со сложно выстроенной схемой. Это только внешне выглядело, что стоит деревня и все дома там одинаковые и всё в них одинаково. На деле же это было не так. И с разными людьми нужно было по-разному общаться. Происходило открытие этой традиции, того, что она в себе содержит, более того, сначала идёшь по поверхности и уже потом начинаешь какими-то хитростями и неожиданными вопросами выводить человека на внутренние переживания. И тогда можно открыть совершенно невероятные вещи.

- Есть такое высказывание Лихачёва: «Культура – это как растение, у неё не только ветви, но и корни. Чрезвычайно важно, чтобы рост начинался именно с корней». Можете его прокомментировать?

- Тут всё сказано очень компактно и точно. Если забывать о корнях, то ветви засыхают. Действительно, почему мы даём волю всему, что приходит извне и в то же время не заботимся о собственном доме, не питаемся тем, чем питались многие предыдущие поколения? Риторический вопрос.

- Как вы пришли к фолк-музыке?

- Да по той же самой причине. Первым моим музыкальным впечатлением было то, что пела бабушка. Она не насильственным, а естественным образом общалась со мной традиционно, теми средствами, которые ей были знакомы. Потешки, какие-то песни из её деревни. В меня это входило совершенно легко и свободно, уж другой проблемой было то, что потом появились другие ценности, жил-то и учился я уже в городе. Когда появилась возможность учиться музыке профессионально, я стал это делать, меня отдали в специальную хоровую школу. И я окунулся в сферу классической музыки. Музыки песенной традиции, где всё по нотам, где дети изучали композиторов…

И так сложилась история, что и бабушки не стало, и, повторюсь, вырос в городе. У меня было такое внутреннее ощущение, что чем-то я обижен, что чего-то мне не хватает. А выразить, чего – не получалось. И только благодаря тому, что на первые свои каникулы в консерватории мне совершенно случайно предложили поехать в фольклорную экспедицию, ситуация изменилась. Я поехал и, вернувшись, понял, что вот они, те корни и почва.

После этой поездки жизнь у меня потекла совершенно по-другому. Я стал искать корни, часто ездить в экспедиции, знакомился с разнообразными мастерами традиционного быта – не только пения, но и ремесленниками, сказителями… Стал просто принципиально менять свою жизнь. Впрочем, я всё равно окончил консерваторию, использовал её знания в процессе своей музыкальной карьеры, но главенствующей стала фолк-музыка.

«Я стал более толерантным»

- Можете ли дать какой-то портрет человека, который обращается к корням и берёт народный инструмент? Как меняется его мировосприятие?

- Конечно, он находит какое-то своё место и перестаёт жить в состоянии одуванчика. На который подул ветер – и он улетел куда-то в на Запад, в Африку или ещё куда-то. В чём ведь трагизм сегодняшних молодых людей, которые не могут обнаружить и не видят этого серьёзного фундамента, который на самом деле рядом. Они ищут духовные знания в любой другой стране мира. В Индию едут, в Африку, в Тибет. Не просто ради туризма, а в поиске основания.

Другая проблема, что они сталкиваются с языковым барьером, культурным, с непривычным климатом, но они пытаются обрести какое-то знание, о котором они не имеют представления, что оно есть здесь. Точно так же и со мной. Я когда с ним столкнулся, то обрёл под ногами почву, встал на неё крепко. Я более толерантно стал относиться к традициям вокруг. Понял, что человек, владеющий традицией, лишён всякого национального абсолюта и снобизма. Он видит не только своё, но и чужое. Я убеждён, что наша культура богата, достойна и наше знание может позволять жить нормально.

- Вы ездите с выступлениями по стране. Изменилось ли отношение к традиции? Готовы ли люди её воспринимать?

- Конечно, если они имеют дело с чем-то искренним и достаточно качественным, они верят этому и соответственно меняется отношение. Я довольно много работал на западном рынке, но последние годы меня гораздо больше волновало то, что происходит внутри страны. И география поездок в корне изменилась. Я еду не на Запад, а путешествую по своей стране.

При этом мне кажется очень важным, что не надо вставать ни на какой путь борьбы, не надо бороться с ветряными мельницами, врагами вымышленными и реальными, надо просто понять, с чем ты имеешь дело, понять, что за багаж имеешь, оценить его и просто делать своё дело. И тогда не надо никаких войн, манифестов, умный пытливый слушатель сам сделает для себя выводы. Может, даже более глубокие и продвинутые, чем я сам. Я просто являюсь проводником некой информации, в которую когда-то окунулся и приобрёл, пытаюсь её передать.